Термин HeLa применяется в сочетании со словом "клетка" (англ. HeLa cells) и используется в литературе биологической и медицинской тематики. Клетки HeLa - это линия клеток, которые получены из раковых клеток, взятых у пациентки по имени Генриетта Лакс англ. Henrietta Lacks, умершей от рака в 1951 году. Линия клеток HeLa исполь зуется для исследования раковых заболеваний.
Клетки HeLa называют "бессмертными", они способны делиться бесконечное число раз. Существующая по сей день популяция клеток HeLa унаследована от образцов ткани, извлеченной у Генриетты Лакс. Эти клетки разрастаются необычайно быстро, даже в сравнении с другими раковыми клетками. Иногда эти клетки заражают культуры других клеток.
На данный момент существует несколько линий клеток HeLa, все они происходят от общего предка (см. выше); эти клетки используются в качестве модели раковых клеток и применяются в исследовании механизмов передачи сигнала между клетками.
(Из Википедии)
Это не все. Тут не упомянули, что на основе этих же клеток создаются вакцины от различных заболеваний. Можно сказать, что человечество "причащается" частицами тела Генриетты Лакс.
Вклад этой женщины в медицину и биологию неоценим. С её именем связаны тысячи экспериментов, проведённых во всём мире за последние полвека. Однако имени Генриетты Лакс (Henrietta Lacks) вы не найдёте в списках нобелевских лауреатов. Генриетта была донором клеточной линии HeLa, первой линии человеческих клеток, культивируемой в лаборатории.
В 1951 году в госпитале Университета Джона Хопкинса (США) была сделана цервикальная биопсия — у пациентки, страдающей тяжёлой формой рака, взяли маленький кусочек слизистой оболочки шейки матки на предмет изучения клеток. Пациентке, афроамериканке Генриетте Лакс из Балтимора, матери четырёх детей, был тогда тридцать один год, скончалась она спустя восемь месяцев. А клетки её живут до сих пор и даже попали в книгу рекордов Гиннесса. Конечно, это не имеет никакого отношения к „жизни после жизни". Даже отъявленный мистик вряд ли допустит, что в клетках HeLa существует какая-то частичка души несчастной молодой женщины. Сегодня эти клетки — просто биоматериал, который исследователь может заказать, сверившись с каталогом любой известной фирмы. (Теперь линия разделилась на несколько сублиний, которые несколько различаются по генетическим характеристикам.)
Клетки HeLa ввёл в культуру заведующий лабораторией культивирования тканей на кафедре хирургии университета Джордж Отто Джей в том же 1951 году. До того все попытки вырастить человеческие клетки вне организма оканчивались неудачей. Но злокачественная опухоль, убившая Генриетту, сделала её клетки потенциально бессмертными — в результате многочисленных хромосомных нарушений эти клетки утратили гены, подавляющие появление новообразований (и следовательно, ограничивающие число делений).
Клетки HeLa во многих экспериментах „изображают" человека — на них изучают человеческую биохимию, молекулярную биологию, механизмы генетических нарушений. Естественно, эти клетки незаменимы в онкологии — как модель злокачественной опухоли. Некоторые историки науки видят своего рода торжество гуманизма и равноправия в том, что биологическим „эталоном человека" стали клетки темнокожей женщины, к тому же не из высшего социального слоя.
Другие перетолковывают ситуацию в обратном смысле: нашли себе безответную подопытную, всё равно как учёные Ренессанса полагали, что вскрывать трупы женщин и индейцев менее грешно, чем белых мужчин, сыграли на неинформированности человека, даже согласия не спросили… (И в самом деле, не слишком красивая подробность: родные Генриетты узнали о линии HeLa лишь через двадцать лет. Что поделаешь, законов о правах человека на его собственные гены и клетки тогда ещё не было…)
Так или иначе, но работы с HeLa и другими культурами клеток человека продолжаются. Без них современная наука уже немыслима. Геномика, протеомика, иммунология, работы со стволовыми клетками — все эти направления так или иначе зависят от клеточных культур. О клетках добровольцев, чьи геномы считывались в программе „Геном человека", мы писали в предыдущем номере. А богатые страны предлагают людям сохранять их собственные плацентарные клетки на тот случай, если понадобится трансплантация. (Конечно, эти клетки, будучи нормальными, а не раковыми, не обладают способностью к неограниченному делению и поэтому хранятся в замороженном, а не в „живом" виде.)
Ну а линия HeLa — типичная жертва науки, подопытное „человеческое вещество". Прежде чем давать больному таблетку или делать укол, новое лекарство резонно попытаться добавить к среде, на которой растут человеческие клетки, а потом посмотреть, что с ними будет. С помощью клеток HeLa изготовляют и вакцины: заражают клетки возбудителем болезни, а потом выделяют из них ослабленную культуру возбудителя.
Кстати, по этому поводу негодуют противники вакцинаций: нормально ли это — вводить детям и взрослым подозрительную жидкость, которая была в контакте с раковыми клетками?! С тех пор как в науке появилось представление о вирусах, переносящих рак, это звучит жутковато. Хотя, казалось бы, любую чужую клетку немедленно убьёт иммунная система организма, а если и не убьет — каким образом можно „заразиться" обширными делециями хромосомы? И всё-таки… А тут ещё в 60–70-х разыгрался грандиозный скандал. Несколько научных групп, изучающих раковое перерождение клеток человека и животных (к тому времени в культуре научили жить многие клетки млекопитающих), были вынуждены признать, что „перерождение" на самом деле было вторжением агрессивных клеток HeLa: изучаемые культуры просто-напросто заразились этой линией, которая и вытеснила исходные. Заметить же разницу под микроскопом было непросто — все изменения в морфологии клеток списывали на рак.
Самое печальное, что это случилось и с Джонасом Салком, создателем знаменитой в Америке полиомиелитной вакцины: у него препарат ослабленного вируса, оказывается, тоже шёл не с культуры клеток сердца обезьяны, а с клеток HeLa, случайно попавших туда (Салк работал с ними в то же время, что и над вакциной). Правда, Салк оптимистически заметил, что не видит никакой разницы. Но с 1978 года, когда он сделал это заявление, многое в науке изменилось. Хотя прямая „вина" Генриеттиных клеток пока никем не доказана и никто от них ничем не заразился, всё же у общественности они остаются под подозрением. С другой стороны, после СПИДа многие полагают, что лучше уж клетки HeLa, чем обезьяньи…
Противники вакцинаций, которых много и в России, наверное, воскликнут: да неужели неясно, хватит баловаться с этими вакцинами! Ответим им просто: господа, если вы никогда не видали полиомиелита воочию, почитайте о нём хотя бы в медицинском справочнике. Это не та болезнь, которой врачи и учёные могут позволить „развиваться естественно". В некоторых странах „зелёные" мамы собирают детей на „коревые вечеринки" — в гости к заболевшему: пусть, мол, дети лучше быстро перезаразятся и переболеют корью, чем прививаться! Но на полиомиелитные вечеринки не пойдут даже самые отчаянные противники искусственных вмешательств. И значит, вакцины нужны, с клетками HeLa или без них.
А компрометирующая науку история с перепутанными клеточными культурами вряд ли повторится. Инцидент с HeLa, который многим стоил репутации и карьеры, стимулировал работы по поиску генетических маркёров: участков ДНК, специфичных для каждого вида, линии и даже для индивида. Обо всём, что выросло из этих работ — вплоть до идентификации личности по ДНК, — „Химия и жизнь" писала не раз. И за всё это мы тоже должны благодарить Генриетту Лакс.
