Хан Джанибек решил, забрасывая чумными трупами крепость, и от источников заразы избавиться, и городу нанести урон. В крепости действительно началась эпидемия, и она пала. Генуэзцы, которым принадлежала Кафа, бежали к себе на родину. Считается, что именно это способствовало проникновению «черной смерти» в Европу, где она унесла около трети населения. Впрочем, Джанибеку не удалось насладиться плодами победы, он тоже был вынужден бежать от крепости, дабы спасти свое войско.
На территории нынешних США прославился британский генерал Джеффри Амхерст, предложивший дарить восставшим в 1763 году индейцам одеяла больных оспой.
Сибирскую язву и сап пытались применять в Первую мировую. А с ее окончанием многие правительства, воодушевленные перспективой получения дешевого и эффективного инструмента уничтожения живой силы противника, развернули программы создания бактериологического оружия.
Наибольшую известность приобрела японская программа, подробности которой были раскрыты в материалах судебного процесса над ее участниками и документальных книгах Моримура Сэйити, Михаила и Надежды Супотницких. В 1935–1936 годах в Маньчжурии по приказу императора Хирохиту были развернуты два секретных формирования, получивших кодовые наименования «отряд 731» и «отряд 100». Параллельно с ними в Центральном и Южном Китае работали аналогичные отряды «Нами» и «Эй». Только в отряде 731 было более 3 тыс. сотрудников, включая виднейших бактериологов Японии. Их задачей было создание бактериологического оружия для борьбы с СССР, Китаем и Монголией. Спецформирование получило серьезную производственную базу, позволявшую по показаниям сотрудников ежемесячно изготавливать до 300 кг бактерий чумы, и солидное финансирование.
Японцы вели работы над использованием возбудителей чумы, холеры, газовой гангрены, сибирской язвы, брюшного тифа. Опыты проводились не только на животных, но и на советских и китайских пленных, именуемых «бревнами», для которых была организована внутренняя тюрьма на 300–400 человек. Расход «бревен» составлял не менее 600 штук в год. В отряде 731 было 4,5 тыс. питомников для разведения блох, позволявших получать десятки миллионов паразитов. Для этого использовались десятки тысяч крыс и мышей, заготовляемых Квантунской армией.
Но вопреки радужным ожиданиям японцы столкнулись с множеством проблем. Они сделали ставку на чуму. Страх перед ее былыми эпидемиями заставил европейские страны в начале 1930-х годов исключить чумную палочку из разработок бактериологического оружия. Руководитель программы, талантливый ученый Исии Сиро, решил: поскольку бактерии чумы не являются объектом исследований в Европе, то европейцы в принципе не могут иметь надежных средств защиты от них. Однако чумная палочка в лабораторных условиях быстро теряла свои вирулентные свойства. Приходилось культивировать ее на «бревнах». Японцам удалось снизить инфицирующую дозу возбудителя чумы для людей примерно в 60 раз. Но платой за рост вирулентности стала нестабильность: бактерии могли терять свои свойства при производстве, хранении и применении.
«Вирулентность возбудителя чумы надо было сохранять до момента его проникновения в организм жертвы. И по мере решения этой задачи в технологической цепочке создания запасов биологического оружия “мощное оружие бедных” стало стремительно дорожать, а его мощность — вызывать сомнения у “низших чинов” отряда. Первоначальная идея распыления бактерий с самолетов не сработала — люди не заражались. Пришлось использовать зараженных блох в керамических авиабомбах. Но заразить блоху можно только от чумной крысы на непродолжительной стадии сепсиса. А для активности насекомых нужны были определенная температура и влажность. Зараженные блохи долго не жили, требовались все новые партии насекомых и крыс. Блохи задыхались в боеприпасах, при их подрыве в большинстве своем погибали, при падении на цель оставшиеся в живых ломали лапки. Для продолжения работ требовалось все больше “бревен”, экспериментальных животных, научных сотрудников и других ресурсов, дефицитных во время войны. В итоге Исии так и не успел ни получить боеприпасы, пригодные для массового поражения войск и населения противника, ни разработать эффективную вакцину, защищающую от чумы, — рассказывает Михаил Супотницкий, военный микробиолог, полковник медслужбы запаса. — При этом советские микробиологи опередили японцев. Еще за год до Великой Отечественной у нас была запущена в массовое производство живая чумная сухая вакцина. Когда в 1945 году началось советское наступление в Маньчжурии, 99,9 процента личного состава было привито ею. Наши войска проходили по районам, где в это время свирепствовали эпидемии легочной и бубонной чумы, но ни один советский солдат ими не заболел».
Однако деятельность японских спецотрядов принесла свою пользу. Помимо обширных бактериологических опытов они наработали большое число данных по экстремальным состояниям. «Бревна» испытывали на выживаемость в центрифуге, под рентгеновским излучением, проводилось большое число экспериментов по обморожениям, замене человеческой крови кровью обезьян и лошадей, устойчивости к ядам и электротоку, удалению отдельных органов. Это во многом послужило прогрессу послевоенной японской медицины. А результаты бактериологической программы ее руководители передали американцам в обмен на свою неприкосновенность.
Новую волну энтузиазма в создании бактериологического оружия вызвало сделанное после войны открытие. Успешность ингаляционного заражения зависит не от количества бактерий, которое вдохнул человек, а от дисперсности аэрозоля поражающего агента. Наибольшую эффективность дают аэрозоли с частицами менее 5 микрон, только они могут достигнуть альвеол. Для сравнения: длина чумной палочки колеблется от 1 до 3 микрон. «Эксперименты по созданию биологического оружия пришлось начать заново. Разработка биологического оружия получила огромное финансирование, одновременно появилось множество его разновидностей. Многие из них были испытаны американцами во время войны на Корейском полуострове. Но их результативность оказалась ниже ожидаемой. Получить мелкодисперсный аэрозоль было сложно, при росте давления в распылителе бактерии погибали. Аэрозоль вел себя в атмосфере непредсказуемо, а атмосферные примеси губительно действовали на бактерии. Получить мелкодисперсный лиофильно-высушенный препарат также сложно, и, кроме того, он слеживается при хранении и укрупняется при распылении. Бактериологическое оружие оказалось слишком дорогим. В результате с конца 1950-х стали сокращаться наступательные программы по биологическому оружию», — объясняет Михаил Супотницкий.
Сложности работы с бактериями объясняют и их малую успешность в биотерактах. Организация «Аум Синрикё» безрезультатно распыляла споры сибирской язвы в центре Токио. Несмотря на всю заманчивость дешевого и пугающего способа массового убийства, успехов было не так много. В 1984 году религиозной секте раджнишистов удалось заразить сальмонеллой 751 жителя Далласа. А в 2001 году много шума в США наделали письма с сибирской язвой. «Основная особенность этого биотеракта — его профессиональное исполнение. Нескольким СМИ и политикам были отправлены конверты со специальной рецептурой, предназначенной для снаряжения американских биологических боеприпасов, — мелкодисперсным порошком возбудителя сибирской язвы штамма Ames, выделенного от больной коровы в 1981 году. Этот штамм очень удобен для боевого применения в России и странах третьего мира: он устойчив к пенициллинам и цефалоспоринам, обычно используемым в нашей стране для лечения сибирской язвы, а также способен преодолевать действие вакцин. Всего в результате теракта было 22 пораженных, из них погибло пять человек, — рассказывает Михаил Супотницкий. — Тему биологического оружия и биотерроризма западные страны используют для политического и военного шантажа своих противников. Государственный секретарь США Колин Пауэлл размахивал в ООН пробиркой с каким-то порошком, называя его биологическим оружием Саддама, что является нонсенсом для специалистов. Биологическое оружие — это специальные боеприпасы и средства их доставки, а не микроорганизмы в пробирке. В самих же США до настоящего времени не был закрыт ни один научно-исследовательский полигон, где испытывают биологические боеприпасы, ни один НИИ, где его разрабатывают. При этом еще в 2001 году США вышли из режима контроля над биологическим оружием».
Вносят свой вклад и гражданские ученые. В конце 2011 года переполох устроили голландские исследователи, сумевшие доработать штамм птичьего гриппа H5N1. Оригинальный вирус, несмотря на высокую летальность и вирулентность, убил всего лишь несколько сотен человек, поскольку редко передавался от человека к человеку. Ученые на деньги Национального института здравоохранения США сумели всего за пять мутаций получить форму вируса, легко распространяющуюся воздушно-капельным путем. Обсуждалось, что ее попадание в открытую среду могло бы привести к гибели миллионов людей. Наиболее ожесточенные споры вызвал вопрос о праве на публикацию методики получения смертельного вируса, которой могли бы воспользоваться не только с сугубо благими намерениями.
Опасения публики вызывают работы по созданию синтетической жизни. Еще в 2010 году была получена бактерия с полностью искусственным геномом. Однако специалисты не считают, что результаты генной инженерии и «синтетическая жизнь» могут представлять более серьезную угрозу, чем природные патогены. «Естественные формы жизни, отобранные в ходе эволюции в течение многих миллионов лет, хорошо приспособлены к окружающей среде и “сбалансированны” — активность отдельных генов скоординирована. Введение дополнительных генов, как правило, нарушает этот баланс и в целом снижает приспособленность организма, за исключением очень специальных условий, как, например, постоянное присутствие антибиотика. Это справедливо не только для бактерий, но и для всех генно-модифицированных организмов. Все они, попав в естественную среду обитания, будут хуже приспособлены, чем предковые формы. А в области “синтетической жизни” наука делает только первые шаги, и до специально сконструированных монстров, если они вообще возможны, очень далеко», — считает Константин Северинов.
