Ныне, по юбилейной весне, сия тронная дремота была
прервана полуторанедельной поездкой в те древние области, где когда-то
раскинулись просторы Суздальской и Московской Руси, где крепили свою вотчину
рачительные бояре Романовы. К городу Владимиру двинулись в вагоне литерного
экспресса - через Москву. Канцелярия и спецслужбы хорошо, надежно подготовились
к данному «паломничеству». И не напрасно: у всех на памяти была еще прискорбная
киевская эпопея в сентябре 1911-го, когда от рук террориста-одиночки пал в
театральном антракте премьер-министр Петр Столыпин.
На сей раз охрана и технические работники не сплоховали.
16(29) мая около трех часов дня императорский состав, скрипнув тормозами,
благополучно остановился у вокзальной платформы Владимира. Царь выслушал рапорт
губернатора и командующего войсками округа, поприветствовал почетный караул и
принял общественные депутации с хлебом-солью. Прямо с вокзала Николай и
престолонаследник Алексей в открытом автомобиле двинулись в Успенский собор
(архитектурный прообраз одноименного кремлевского собора в Москве, где
проходили все коронации русских монархов), а сзади в иных машинах отца и сына
сопровождали мать и дочери, сестры Алексея.
Пребывание на берегах Клязьмы было наполнено
духовно-религиозными «экскурсиями». Дмитриевский собор во Владимире и
Рождественский монастырь в соседнем Суздале. Там же - Ризположенский и
Покровский монастыри. В Покровском венценосец собственноручно отобрал с
полсотни ценных икон для петербургского Русского музея имени Александра
III. Под сводами
Спасо-Евфимиевской обители, у гробницы князя Дмитрия Пожарского священники
отслужили заупокойную литию. Колоритный штрих: по случаю праздника власти
амнистировали 40 заключенных из арестантских рот и еще 86 - из
губернской тюрьмы. Кроме того, купцы-старообрядцы пожертвовали солидную сумму
на закладку Троицкой (Красной) церкви, и ее силуэт стал последней культовой постройкой в предреволюционном Владимире.
Царь не мог пропустить и легендарного села Боголюбова, где жил, а летом 1174 года
погиб от мечей и ножей заговорщиков князь Андрей Боголюбский - сын Юрия
Долгорукого и внук Владимира Мономаха. Визит был значим хотя бы потому, что
именно князь Андрей фактически перенес столицу из Киева во Владимир, то есть из
Юго-Западной Руси в пределы великорусских земель. Местный монастырь встретил
августейшую фамилию колокольным звоном и музыкальными переливами. В храме царь
и домочадцы отстояли молебен, приложились к
чудотворной иконе Боголюбской Божией Матери и надгробию с частицей
мощей князя Андрея. Императору поднесли искусно выполненную копию Боголюбской
иконы.
17(30) мая царский поезд подошел к перрону Нижегородского
вокзала. Город тонул во флагах, цветах, гирляндах. Почти сразу же высокие гости
отправились в Преображенский кафедральный собор, где у могилы Козьмы
Минина, как и у гроба князя Пожарского в Суздале, прозвучала краткая
заупокойная лития. Вслед затем
на Благовещенской площади был заложен
памятник обоим героям. Словно в калейдоскопе, чередовались приемы и аудиенции.
На большой, в 80 саженей (свыше 170 метров), барже раскинулся просторный шатер,
где повелителю представлялись промышленники и посланцы судоходных компаний -
директора, хозяева и работники пароходных обществ,
старейшие волжские капитаны.
В городском Кремлевском дворце государя посетили
депутации различных социальных слоев, причем иудейская группа поднесла ему
Свиток Торы, и Николай внимательно взглянул на витиеватые ивритские письмена.
Император побывал в отделении Госбанка и Благородном собрании, а вечером на
речном судне «Царь Михаил Феодорович» состоялся ужин для
избранных, названный почему-то «обедом» (впрочем, нам известно из предыдущих
публикаций, что царское семейство, сытно питавшееся в течение дня, ужин для
себя не накрывало, так что этот гастрономический термин в монаршем обиходе не
употреблялся). По окончании застолья почетные гости разместились на приготовленном для них комфортабельном
пароходе Министерства путей сообщения «Межень» и отплыли вместе с сопровождающей флотилией вверх по Волге
в Кострому - колыбель
Романовской династии.
С КОЛОКОЛЕНКИ СОСЕДНЕЙ ЗВУКИ ВАЖНЫЕ ТЕКЛИ...
Около 10 часов утра
19 мая (1 июня) «Межень»
пришвартовался у Царской пристани близ исторического Ипатьевского монастыря,
где в «палатах бояр Романовых» укрывались от многочисленных опасностей юный
Михаил и его мать инокиня Марфа - жена митрополита Ростовского Филарета,
ставшего впоследствии, по возвращении из польского плена, русским патриархом и
соправителем своего венценосного сына. Возле обители, во вратах Зеленой башни
императора, одетого в мундир 13-го гренадерского полка, приветствовал крестный ход с Феодоровской иконой Божией Матери,
который возглавил архиепископ
Костромской и Галичский.
Священнослужители несли уникальные реликвии московского
посольства, прибывшего в Кострому весной 1613-го под началом боярина Федора
Шереметева, чтобы просить Михаила, избранного на царство решением Земского
собора, принять монарший венец и спасти страждущую Русь от безвластия и
раздоров. Народ благоговейно смотрел на фонарь, крест, образ Богоматери и
посох. В тот же день распахнул двери
роскошный Романовский музей, и масса посетителей устремилась взглянуть на его
экспозиции.
В Дворянском собрании, как гласили сухие строки
официального отчета, «Их Величества
удостоили затем принять приглашение откушать чай». Раздалась здравица
за государя и государыню, покрытая криками «ура» и пением
Народного гимна «Боже, Царя храни». Город сверкал
сказочной иллюминацией и до глубокой ночи «плескал» во все стороны празднующей,
ликующей публикой. Вообще Кострома ощутимо выделялась в этом смысле на фоне
остальных вех царского маршрута. Премьер-министр граф Владимир Коковцев
(умерший 30 лет спустя глубоким, под девяносто, стариком в январе 1943-го в
оккупированном нацистами Париже) писал в мемуарах, что, сопровождая самодержца
в поездке по Центральной России, он не узрел «настоящего энтузиазма». Однако
наблюдались приятные изъятия. «Большое впечатление, - указывал глава
правительства, - произвела
только Кострома. Государь и Его Семья были окружены
сплошной толпой народа. Слышались неподдельные всплески
радости...»
Нечто подобное, кстати, произошло и с императрицей
Екатериной II. Знаменитый историк Василий Ключевский насчитал сразу несколько
вояжей непоседливой повелительницы в 1760-х годах - в Ростов Великий и
Ярославль, в прибалтийские губернии, по Ладожскому каналу («прекрасному, но
заброшенному») и, наконец, «в Азию», то есть вниз по матушке по Волге.
Сопровождаемая изрядной, до двух тысяч человек, свитой и дипломатическим
корпусом, она села весной 1767-го в Твери на барку и спустилась к Симбирску,
откуда потом изволила вернуться по сухопутью в Москву.
Повсюду помазанницу Божию встречали с неописуемым
восторгом. Екатерина Алексеевна признавалась, что даже «иноплеменников» (чужих
послов) прошибали слезы при виде русского народного счастья. А в Костроме -
опять в Костроме! - руководитель «экспедиции» (этой поездки) граф Захар
Чернышев, герой Семилетней войны, взявший на щит кайзеровский Берлин, проплакал
весь парадный обед: так растрогало его обхождение провинциального дворянства.
Где-то по дороге мужики принесли церковные свечи, дабы поставить перед царицей,
как перед иконой. «С чем, - сообщала Екатерина своим адресатам, - их
прогнали...»
Через полтораста лет обстановка, разумеется, изменилась
- Россия неудержимо шествовала к революции. Но Кострома осталась, как ни
странно, надежным островом и несокрушимой твердыней монархических устоев и
монархического сознания. Здесь Николаю II представлялись, наряду с прочими,
потомки Ивана Сусанина - не платившие налогов и не несшие казенных повинностей
крестьяне-белошапцы (в том числе унтер-офицер
лейб-гвардии Конно-гренадерского полка Собинин, чей род велся напрямую
по линии дочери народного героя Степаниды Ивановны).
Продолжение Следует
Яков Евглевский.
Секретные Материалы №21 2013г.
